Эрих Ремарк - Искра жизни [перевод Р.Эйвадиса]
— Тоже хорошо. — Нойбауер несколько секунд молча наблюдал, как работают заключенные. — А чем занимается наш оркестр? По-моему, эти друзья совсем разленились.
— Они встречают и провожают рабочие команды и играют два раза в неделю после обеда.
— После обеда рабочие команды их все равно не слышат. Распорядитесь-ка, чтобы они играли еще один час после вечерней поверки. Это пойдет людям на пользу. Это их отвлечет. Особенно, когда мы снизим нормы питания…
— Хорошо. Я распоряжусь, чтобы они играли после вечерней поверки.
— Ну вот, пожалуй, и все, что мне хотелось обсудить с вами. Я рад, что мы так хорошо понимаем друг друга.
Нойбауер вернулся к столу, выдвинул нижний ящик и достал из него маленькую коробочку.
— А на прощание, дорогой Вебер, разрешите мне преподнести вам маленький сюрприз. Вот — только сегодня прислали. Думаю, вам будет приятно.
Вебер открыл коробочку. В ней лежал орден «За боевые заслуги».
Нойбауер с удивлением заметил, что Вебер покраснел. Этого он ожидал меньше всего.
— А вот удостоверение к нему. Вы давно уже заслужили это. Мы ведь с вами в каком-то смысле тоже на фронте. И прошу вас, ни слова больше об этом. — Он протянул Веберу руку. — Суровые времена. Мы должны выстоять.
Вебер ушел. Нойбауер покачал головой. Результат этого маленького фокуса с орденом превзошел все ожидания. Все-таки что бы там ни говорили — у каждого есть свое слабое место. Он постоял некоторое время в раздумье перед большой пестрой картой Европы, висевшей напротив портрета Гитлера. Расположение флажков на ней уже не соответствовало действительности. Они все еще находились в глубине России. Нойбауер из суеверия не передвинул их обратно, надеясь, что рано или поздно они вновь станут объективным отражением успехов германского вермахта. Он вздохнул, подошел к столу и, взяв в руки вазу с фиалками, втянул в себя их сладкий аромат. Неясная мысль скользнула по поверхности его сознания. «Вот что такое — мы, лучшие из нас!.. — подумал он, глубоко растроганный. — Для всего есть место в нашей душе. Железная дисциплина в исторические минуты — и в то же время глубокие, трепетные сердца. Фюрер со своей любовью к детям. Геринг, друг животных… — Он еще раз вдохнул аромат цветов. — Я, разом лишившийся ста тридцати тысяч марок, не только не пал духом, но еще и сохранил способность чувствовать прекрасное! Не-ет, нас голыми руками не возьмешь!.. Кстати, с оркестром это я очень даже недурно придумал. Как раз сегодня вечером приезжают Сельма с Фрейей. Это будет сногсшибательный эффект.»
Он сел за пишущую машинку и напечатал двумя толстыми пальцами приказ для оркестра. Специально для своего личного архива. Как и распоряжение освободить от работ слабых заключенных. Правда, начальство имело в виду совсем другое, рекомендуя ему «освободить от работ слабых заключенных», но он решил истолковать эту рекомендацию по-своему. А что там придумает Вебер, как он это сделает, — его не касается. А уж Вебер-то это как-нибудь да сделает, орден прислали как раз вовремя. В личном архиве хранились многочисленные доказательства мягкости коменданта и его заботливого отношения к заключенным. И, само собой разумеется, такие же многочисленные свидетельства бесчеловечности его начальников и товарищей по партии. Береженого Бог бережет.
Нойбауер с удовлетворением захлопнул папку и снял трубку телефона. Его адвокат дал ему отличный совет: скупать разбомбленные земельные участки. Они дешево стоили. Неразбомбленные тоже. Неплохой способ вернуть то, что уничтожил огонь. Земля сохраняет свою стоимость, сколько бы раз ее не бомбили. Нужно использовать панику.
Команда, работавшая на расчистке медного завода, возвращалась в лагерь после тяжелого, двенадцатичасового рабочего дня. Часть основного цеха обрушилась, несколько других участков были серьезно повреждены. Кирок и лопат оказалось слишком мало, и большинству заключенных пришлось работать голыми руками, раздирая их в кровь. Все валились с ног от усталости и голода. В обед им дали жидкий суп, в котором плавали какие-то листья. Этой милостью они были обязаны заводскому начальству. Единственное достоинство супа состояло в том, что он был теплым. А обошелся он заключенным недешево: инженеры и мастера выжали из них после обеда все соки, понукая их, как рабов. Они были штатскими. Но некоторые из них оказались хуже эсэсовцев.
Левинский шагал в середине колонны. Рядом с ним шел Вилли Вернер. При распределении им удалось попасть в одну группу. В этот раз не вызывали отдельные номера, а сразу выделили большую группу в четыреста человек. Работа на расчистке считалась одной из самых тяжелых, поэтому добровольцев было немного, и Левинскому с Вернером не составило труда попасть в эту команду. Они знали, зачем это им было нужно. Они уже не в первый раз вызывались добровольцами на расчистку.
Колонна двигалась медленно. Шестнадцать человек свалилось во время работы, не выдержав нагрузки. Двенадцать из них еще могли кое-как идти с помощью товарищей; четверых пришлось нести — двоих на носилках и двоих просто за ноги и за руки.
До лагеря было далеко. Эсэсовцы, как всегда, повели их в обход, вокруг города. Они не хотели, чтобы заключенных видели жители. А сейчас они не хотели еще и того, чтобы заключенные видели, как сильно разрушен город.
Впереди показался небольшой березовый лесок. Стволы деревьев в предсумрачном свете отливали шелковым блеском. Охранники и капо равномерно распределились вдоль всей колонны. Эсэсовцы готовы были в любую секунду открыть огонь. Заключенные плелись вперед. В ветвях щебетали птицы. Пахло весной и свежей зеленью. По краям оврагов цвели подснежники и примулы. Тихо звенели ручьи. Никто этого не замечал. Все слишком устали. Лес остался позади, дорога поползла через поля и пашни, и охранники снова собрались вместе.
Левинский шел с Вернером локоть к локтю. Он был взволнован.
— Куда ты это сунул? — спросил он, не шевеля губами.
Вернер ткнул себя в бок рукой.
— А кто это нашел?
— Мюнцер. На том же самом месте.
— Той же марки?
Вернер кивнул.
— Теперь у нас все части?
— Да. В лагере Мюнцер соберет его.
— Я нашел целую пригоршню патронов. Не знаю только, подойдут или нет: не успел разглядеть, нужно было их быстро спрятать. Хоть бы подошли!..
— Они нам очень пригодятся.
— А еще что-нибудь нашли?
— У Мюнцера есть еще части он нагана.
— Лежали на том же месте, что и вчера?
— Да.
— Кто-то ведь их туда положил, а?
— Конечно. Кто-то из города.
— Кто-нибудь из рабочих, наверное.
— Наверное. Это уже в третий раз. Значит, не случайно.
— Может, кто-нибудь из наших? Из тех, что разгребают военный завод?
— Нет. Этих здесь не было. Если бы это была их работа, мы бы знали. Это кто-то из города.
Подпольная организация лагеря уже давно искала возможности добывать оружие. Она предвидела схватку с эсэсовцами и, не желая оказаться совершенно беззащитной в этой схватке, готовилась к ней. Наладить связь с городским подпольем было почти невозможно. И вот, после бомбежки заключенные, работавшие на расчистке, стали вдруг среди мусора и обломков, в одних и тех же местах, находить отдельные части и даже готовое оружие. Эти сюрпризы среди хаоса разрушения, которые им, по-видимому, устраивали рабочие, и были причиной резкого увеличения числа добровольцев. Все это были надежные люди.
Колонна тем временем поравнялась с лугом, обнесенным колючей проволокой. Две рыжие в белых пятнах коровы подошли вплотную к изгороди и, уставившись на заключенных, принюхались. Добродушные глаза их влажно блестели. Никто не смотрел в их сторону, чтобы не усиливать еще больше и без того жестокое чувство голода.
— Как думаешь, будут они нас сегодня обыскивать, после поверки?
— Зачем? Вчера же не обыскивали. Если бы мы работали где-нибудь поблизости от оружия… А после работы за пределами военного завода они обычно не обыскивают.
— Кто его знает… Если нам придется все это выбросить…
Вернер посмотрел на небо. Оно уже было залито предсумрачным, розово-сине-золотым сиянием.
— Когда мы придем, будет уже темно. Надо держать ухо востро. Ты хорошо замотал свои патроны?
— Да. В тряпку.
— Хорошо. Если что — передашь их назад, Гольдштейну. Он передаст их Мюнцеру, а тот — Ремме. Кто-нибудь из них выбросит их в случае чего. Если совсем не повезет и эсэсовцы будут со всех сторон, бросай их куда-нибудь в середину строя. Только не в сторону. Тогда им трудно будет взять кого-нибудь одного. Будем надеяться, что команда, которая работает на корчевке деревьев, вернется одновременно с нами. Там Мюллер с Людвигом в курсе дела. Если нас будут обыскивать, их группа сделает вид, что не расслышала команды и подойдет к нам как можно ближе. Тут и надо будет им незаметно все сунуть.
Дальше дорога делала поворот и вновь устремлялась прямо к городу. По обе стороны ее тянулись пригородные садово-огородные участки с мелкими деревянными домиками. Кое-где работали люди. На заключенных мало кто обращал внимание. К ним здесь уже привыкли. Пахло свежевскопанной землей. Где-то прокричал петух. На обочине стоял знак «Внимание! Поворот». И указатель: до Хольцфельде 20 км.
